Вникая в оперу

К сожалению, один акт не спас рыхлого либретто, и мы можем с уверенностью сказать, что значительной долей охлаждения самого Чайковского к произведению, сочиненному «в очень сильной творческой лихорадке» (см. письмо № 751 к брату Модесту), и недостаточным успехом у зрителей «Орлеанская дева» обязана именно своему неудачному либретто.
Иоанне дАрк посвящено около двадцати опер, включая опус Верди, но из них ни одна не удержалась в репертуаре. Музыка этих опер неизмеримо ниже музыки Чайковского, симфоническое развитие и драматизм которой сами по себе заслуживают большого внимания. Однако и эта опера ставится чрезвычайно редко. Надо думать, что причина лежит и в том мистическом налете, которым овеяно либретто. Именно либретто, потому что в самой музыке мистицизма вовсе нет.
Между тем под негустым слоем этой мишуры в «Орлеанской деве» есть все, что может заинтересовать советского оперного зрителя: интересный исторический этап, героиня, выражающая патриотическую идею,— живой человек в лучшем смысле этого слова, которой противопоставляетсяво всей своей омерзительности классовая и кастовая подлость, подстерегающая истинное благородство.
Вникая в оперу, легко убеждаешься, что достаточно только снять с нее мистический налет и чуть-чуть подчеркнуть основные идеи произведения, как оно начнет производить совершенно иное впечатление.
Именно эту скромную задачу я себе и поставил, приступая к реконструкции либретто. Не меняя п не перетасовывая не только музыкальный материал, но и сюжетное развитие оперы, сохраняя нетронутыми музыкальные характеристики, я кое-где заменял действующих лиц близкими им по идейному содержанию персонажами: архиепископ-изувер вместо отца-изувера, благородный рыцарь вместо добродушного деревенского парня и т. п.; кое-где дополнял или незначительно менял авторские ремарки; оставляя на месте ряд даже сомнительных или недостаточно четких сценических ситуаций, но по-иному или в том же плане, но четче их мотивируя, кое-что изменив в обычных купюрах н на основании исторических данных вскрывая недосказанные детали, я добивался иного впечатления от этого не лишенного недостатков, но по-своему гениального произведения.
Из ииэтета к музыке и вокально-интонационной выразительности Чайковского я и самый лексический материал его менял с величайшей осторожностью. Я заменял неудачные слова и понятия («благотворцы», «порфирородный», «денница», как образ вечерней зари и т. д.), устранял фонетические неудобства, но в то же время, по мере сил, старался подражать языку Петра Ильича, дабы не создавать стилистического разрыва.
Получив от крупнейших музыкантов А. М. Пазовского и А. В. Оссовского чрезвычайно одобрительные и даже вдохновляющие отзывы по плану, я работал над оперой больше года и закончил ее с расчетом на постановку к столетию со дня рождения П. И. Чайковского в 1940 году.