Я вырос в слуховой атмосфере
Конечно, текст Лапицкого был сильнее, выразительнее и доступнее оригинала, декларация веризма была у него доходчивей. Но если фразу: «Мысль пьесы сказал я, теперь судите, как мы сыграем» — я произносил серьезно, в духе всего «Пролога», то с последними словами: «Итак, мы начинаем» — я действительно отрывался от прежнего настроения, придавая им все же полуклоунский характер. Как и все мое поколение, я вырос в слуховой атмосфере, в которой хорошо культивированный звук играл первую роль. В ушах звучали не только итальянцы, но и стенобитноеsol M. К. Максакова, хлесткое, чуть фатоватое sol О. И. Камиопского, стеклянно-звонкое sol M. В. Бочарова, и никому другое толкование в голову не приходило. Скажу больше: А. К. Глазунов, Г. Г. Фительберг, М. А. Бихтер, как и критики В. Г. Каратыгин, В. П. Коломийцов, Э. А. Старк, не только никогда не упрекали меня за выпадение из образа, но всегда отмечали «вдохновенное» или «проникновенное» исполнение. И вот, после двадцати лет слушания и двенадцати лет исполнения партии Тонио мне сделали совершенно новое замечание! И я тут же вспоминаю, что, впервые услышав в исполнении Шаляпина вместо привычного sol ноту ге, я должен был напрячь память, чтобы вспомнить, что в оригинале-то ге, а вовсе не sol. Тогда я решил, что Федор Иванович не берет высокой ноты, к тому же вставной, потому что он бас, а не баритон. Вряд ли думали иначе и другие музыканты, которые, возможно, в оригинал и не заглядывали. Шаляпину охотно «прощали» отсутствие привычной высокой ноты.
Между моей беседой с Федором Ивановичем и ближайщим исполнением Тонио было несколько дней. Я дома раз десять проверил его замечание: конечно, он был прав! (Вставное sol сразу уводит в другую сторону, снимает все настроение «Пролога». Но спеть так, как написано в оригинале, значило расписаться в том, что у тебя — ответственного баритона — нет ноты sol. На это у меня тогда духу не хватило, «традиция» была сильнее логики. И не только для меня.
В недавно вышедших «Воспоминаниях» Джильи рассказывает, как он, крупный певец, не мог добиться успеха в знаменитой арии Энцо («Джоконда» Понкиелли), пока не уступил «традиции» и не стал вставлять в финале si-bemol вместо авторского sol. Он — большой человек — и я — маленький — мы оба были одинаково беспомощны перед судом толпы в театре…
Но доказательством правоты Шаляпина, помимо всего прочего, является и то обстоятельство, что клавир «Паяцев» при жизни Леонкавалло издавался не раз, а ноты ге он нотой sol все же не заменил, хотя она всегда звучала в его присутствии!
Но вернемся к моему посещению Шаляпина. Переходя от одной темы к другой, Федор Иванович так же неожиданно, как вопрос: «А слова «Пролога» тоже «лапицкие»?», задал другой вопрос: «Сколько партий вы знаете — только петых?» Последние два слова он произнес ненужно громким, каким-то, я бы сказал, предостерегающим голосом: «И какие?»
Я ответил: «Тридцать пять». И стал их перечислять, но он меня опять перебил: «А дальше что будет?»
Я повторил однажды ему уже сказанное, что я много лет мечтаю спеть Альбериха в «Золоте Рейна» и Яго в «Отелло».