Яркий тенор

В то же время меня до глубины души потряс И. С. Козловский в роли Юродивого. Здесь трудно было даже в мечтах представить себе что-нибудь более совершенное. Впервые я увидел у другого сценическое создание, на которое в моем представлении был способен один И. В. Ершов. В красивом лирическом голосе Козловского оказались такие характерные интонации, которые очень редко можно было услышать даже от специально-характерного тенора. Глаза, руки, весь облик, вся повадка Юродивого врезались в память на всю жизнь.
Огромное впечатление оставила Н. А. Обухова, голос и исполнение которой были полны и силы, и бесконечного обаяния, и большой культуры. Чуть смущало злоупотребление грудными низами, но пятна бывают и на солнце.
Наиболее ярким тенором того периода мне показался Н. Ханаев. Большой и красивый голос, хорошая фразировка подчеркивали одухотворенность его исполнения.
Меньше мне нравился Александр Степанович Пирогов из-за своей какой-то странной дикции. Большой, пожалуй, огромный голос, достаточная музыкальность, сценическая одаренность в какой-то мере компрометировались дикцией. С начала двадцатых годов до пятидесятых, когда я услышал его в партии Сусанина, меня как бы преследовалопроизношение вроде «чуют проавду» вместо «чуют правду». Вряд ли он страдал неумением выговаривать или выпевать гласные звуки без искусственного их округления что ли, но на этот дефект вовремя не было, по-видимому, обращено должного внимания, и он как будто стал его второй натурой.
Тем не менее в одной партии А. С. Пирогов меня буквально пленил. Это было в начале 1933 года, когда я услышал его в партии антиквара Люнардо в опере Вольфа-Феррари «Четыре деспота».
Оперу ставил молодой малоопытный режиссер Тициан Шарашидзе, и спектакль с прекрасными декорациями П. П. Кончаловского (старшего) был, по существу, создан самими артистами, кое-кто из них и говорил мне о «самоставе». Как же своеобразен и интересен был Пирогов! Опера в основном речитативная, включая даже ариозо, построенное как будто по классическому принципу с Да capo (повторение начала в заключение арии). Пирогов, точно интонируя, умно и выпукло подавал буквально каждую фразу. В какого аристократа превратил он антиквара! «Вельможа», прекрасно носящий свой костюм, он держался с большим достоинством, как будто один только был в состоянии оценить художественные качества тех древних вещей, которыми торговал. Какой тонкой иронией были пронизаны все его изречения о пустоцветах, которыми увлекаются так называемые светские дамы! В то же время своеобразие образа заключалось в его раздвоенности: с виду аристократ, а по сути мещанин. Контраст этот не подчеркивался, но сквозил в каждом жесте и шаге.
Такой же контраст между внешностью и внутренним содержанием прекрасно удалось показать и сопрано Е. Н. Сливинской в роли Сильвии. В пух и прах разодетая шикарная дама оказывалась базарной торговкой. И я должен признать, что такую замечательную дикцию мне редко приходилось слышать, особенно среди певиц.